Флэнн О`Брайен - О водоплавающих

– Обычай есть обычай, – согласился Кривая Пуля.

– Обычай замечательный, – отозвалась Добрая Фея. – Какая жалость, что у меня нет карманов.

После чего путешественники разбрелись по зарослям в поисках гостинцев, пока не набили себе карманы фруктами, щавелем, опавшими желудями, крессом, сочными дикими сливами, черникой и другими съедобными ягодами, а также крапчатыми яйцами из галочьих гнезд.

– Что мне, по-вашему, и больно никогда не бывает? – резко спросила Добрая Фея. – Вытащите немедленно эти колючки из кармана.

– Уж слишком вы нежная, милочка, – сказал Пука.

– Я, знаете ли, бронекорсетов не ношу, – отпарировала Добрая Фея.

– Эй, что это там такое в кустах? – крикнул Коротышка. – Я видел, как чегой-то там мелькнуло.

– Должно быть, кролик или еще какая зверушка, – сказал Пука.

– Черта с два! – не успокаивался Коротышка. – На нем штаны.

– Дай-ка посмотреть, – сказал Кривая Пуля.

– Вы уверены, что это не хорек? – язвительно фыркнула Добрая Фея.

– А ну вылезай! – проревел Коротышка, хватаясь за кольт. – Вылезай, а не то хвост отстрелю!

– Утихомирься, – сказал Кривая Пуля. – Добрый день, сэр. Не надо прятаться, выходите, не бойтесь.

– Мужчина, и уже в возрасте, – сказала Добрая Фея. – Я вижу его насквозь. Смелее, сэр, мы хотим с вами познакомиться!

– Не верю, чтоб сквозь этот карман ты могла много увидеть, – сказал Пука. – Я покупал материал по пять шиллингов и шесть пенсов за ярд.

– Отзовись, – крикнул Коротышка, угрожающе помахивая кольтом, – отзовись, или будет море крови. Выходи из-за дерева, поганый ублюдок!

Зашевелились, затрещали раздвигаемые сухие стволы и упрямые побеги, коротко и жалобно захрустели ветви, затрепетала молодая, полная жизни листва, деревья гнулись и метались, как под порывами бурного ветра, а густые тернии и ощетинившаяся шипами куманика безжалостно хлестали воздух, словно в роще метался разъяренный демон.

Топ, топ, топ – невысокий человечек выступил из-за сплетенных ветвей, невысокий немолодой человек в суконной кепке и с обмотанным вокруг шеи шарфом.

– Ба, да это Джэм Кейси! – воскликнул Кривая Пуля. Словно в знак крайнего изумления, он так глубоко засунул свои вялые ладони за пояс, что большие пальцы уперлись в нашпигованный пулями патронташ.

– Вы когда-нибудь подобное видели? – спросил Коротышка.

– Доброе утро, – учтиво произнес Пука.

– Ты просто зверь, Кейси, – сказал Кривая Пуля.

– Всем привет, – проговорил Кейси, – и поздравления с погожим деньком.

– Ну, Кейси, – сказал Кривая Пуля, – ты прямо мальчик-с-пальчик, эк в какую глухомань тебя занесло. Леди и джентльмены, представляю вам Джэма Кейси – Поэт Кайла и Певец Портера.

– Отрадно слышать, – произнес Пука. – Всегда приятно встретить поэта. Не правда ли, мистер Кейси, сегодняшнее утро безудержно в своем великолепии?

– Что за голос у вас такой странный? – спросил Кейси. – То высокий, то низкий – ни дать ни взять – качели-лодочки.

– Замечание насчет погоды принадлежит отнюдь не мне, – объяснил Пука, – а духу, который сидит у меня в кармане.

– Это факт, – подтвердил Кривая Пуля.

– Верю, верю, – сказал поэт, – и вообще верю всему, что мне приходится слышать в этом месте. Вот только что червячок из-под камня со мной заговорил. Доброе утро, сэр, или что-то в этом роде, не помню уж точно, что он сказал. Престранное местечко, это верно.

– Крутой ты парень, Кейси, дружище, – снова вмешался Кривая Пуля. – Скажи-ка, что ты там делал, в этой роще?

– А ты как думаешь? – спросил Кейси. – Зачем вообще человеку заходить в лесок, под кусток? Интересно, что бы ты на моем месте делал?

Коротышка оглушительно расхохотался.

– Клянусь, уж я-то знаю, что бы я делал, – едва выговорил он между раскатами смеха.

Услышав это, едва ли не половина всей компании разразилась возгласами бурного веселья.

– Хочешь не хочешь, все мы это делаем, – простонал Коротышка, изнывая от смеха, – даже лучшие из нас это делают.

Он без сил повалился на пышную траву и стал кататься по ней, громко взвизгивая в приступе неудержимого веселья. При этом он болтал ногами в воздухе, словно крутил велосипедные педали.

– В них совершенно отсутствует уважение к собственности и даже понятие о том, что это такое, – хладнокровно заметила Добрая Фея, обращаясь к Пуке.

Тот кивнул.

– Я всегда считал себя человеком достаточно широких взглядов, – сказал он, – тем не менее я всегда делал различие между вульгарностью и непристойностью. Нетрудно догадаться, как воспитывали их родители. Все это достаточно неприглядно характеризует их домашнюю жизнь.

Внезапно Кейси обернулся к путникам с посуровевшим лицом.

– Что же я делал? – спросил он. – Что же я тогда делал?

Ответом ему был общий громкий смех.

– Ладно, так и быть, скажу вам, что я там делал, чем там занимался, – произнес он торжественно. – Я читал свою пииму избранному кругу друзей. Вот что я там делал. А все остальное – плод вашего грязного воображения.

– Лично я всегда была без ума от поэзии, – сказала Добрая Фея. – Я внимательно слежу за творчеством мистера Элиота и мистера Льюиса, а также мистера Девлина. Хорошая пиима бодрит, как тоник. Скажите, мистер Кейси, ваша пиима была посвящена цветам? Помните, как поразительно писал о цветах Уордсворт?

– Мистер Кейси подобными вещами не интересуется, – сказал Кривая Пуля.

– И к черту всякие там грязные мысли, – добавил Коротышка.

– Телячьи нежности не для мистера Кейси, – сказал Кривая Пуля.

– И от цветов я тоже без ума, – продолжала между тем Добрая Фея. – Аромат прекрасного цветка бодрит, как тоник. Любовь к цветам – отличительная черта натур добродетельных.

– Я работаю с другим материалом, – резко ответил Кейси, – с материалом реальным, жизненным. Изящные безделушки мне не по душе.

И он смачно сплюнул на траву.

– А на рабочего человека всем, конечно, наплевать, – добавил он в виде пояснения.

– Но почему? – учтиво спросил Пука. – Рабочий человек, безусловно, благороднейшее существо.

– А как насчет всех этих забастовок? – поинтересовалась Добрая Фея. – Уж не знаю, какой он там благородный. Ваши рабочие люди своими забастовками подрывают экономику страны. Взгляните только, что творится с ценами на хлеб. Шесть с половиной пенсов за двухфунтовую буханку!

– К черту всякие грязные мысли, – повторил Коротышка. – О Господи, теперь я понял, что ты там делал, эх я, дуралей!

– А бекон, – не унималась Добрая Фея. – Шиллинг и девять пенсов, вот вам, пожалуйста.

– Короче, пропади он пропадом, рабочий человек, – сказал Кейси. – Только это повсюду и слышишь. Пропади пропадом.

– Что до меня, то я искренне восхищаюсь рабочим классом, – произнес Пука.

– Вот это я одобряю, – громогласно заявил Кейси. – Я всегда стоял за рабочий класс. И пиима моя посвящена Рабочему Человеку.

– Ну конечно, – сказала Добрая Фея, – а потом пойдут разговоры об условиях труда, классовом законодательстве, знаю я, куда вы клоните. Полная оплата выходных дней, разумеется. Чего удивляться, что люди обеспеченные уезжают за границу. Еще немного, и мы докатимся до большевизма.

– Я безмерно восхищаюсь людьми труда, – произнес Пука, – и я не позволю в своем присутствии сказать о них ни одного дурного слова. Человек труда – краеугольный камень семейной жизни.

– Я бы посоветовал этому типу из кармана попридержать язык, – резко сказал Кейси. – Случалось мне таким говорункам давать по куполу.

– Кишка тонка, – не растерялась Добрая Фея.

Пука предостерегающе протянул свою когтистую лапу и с присвистом выпустил воздух из волосатых ноздрей.

– Умоляю вас, джентльмены, – сказал он, – прекратите эти никому не нужные препирательства.

– Вот, значит, зачем ты забрел в этот лесок, – сказал Коротышка. – Так почитай нам новые стишата. Давай валяй.

Хмурая морщина на челе поэта разгладилась.

– Что ж, почитаю, коли вам так хочется, – сказал он.

– Не каждому дано декламировать стихи, – заметила Добрая Фея. – Уже само по себе это великое искусство. Рецитация, так это называют в Лондоне.

– Не обращай внимания, – сказал Кривая Пуля. – Поехали. Раз, два, три...

Кейси театрально взмахнул рукой и начал читать свое сочинение жестяным, негнущимся голосом:

– Что за человек! – воскликнул Кривая Пуля. – Душа-человек. Грандиозные стишки!